Эмили рассеянно кивнула, глядя в ту точку на странице журнала, где я держал свой палец.
– Я не посылала бы Гольден-Мальта к этому типу, – сказала она. – Он груб и раздражает лошадей. А еще он думает, что неотразим и женщины без ума от него, считает, что он прямо-таки подарок судьбы для них.
– Ах, вот как!
После недолгого раздумья Эмили предложила мне:
– У меня есть одна подруга, которая оказывает те же услуги и во всех отношениях лучше этого типа.
– Она живет далеко отсюда?
– Примерно в восьми милях. Хотя вряд ли ты сумеешь легко найти ее...
– У тебя, помнится, всегда была под рукой карта этого района.
– Да, топографическая карта для артиллеристов. Но она уже устарела, ей семь лет. С тех пор проложили много новых дорог.
– Дороги могут меняться как угодно, а тропы для верховой езды какие были, такие и есть.
Эмили засмеялась и ушла в офис, откуда вскоре принесла карту, которую и разложила на кухонном столе.
– Ее конюшня здесь, на запад от Ламборна, – Эмили ткнула пальцем в карту. – Туда удобней всего ехать из Мэндауна. Смотри, это тут, сразу за деревней Фоксхилл.
– Найду, – сказал я.
Эмили с сомнением взглянула на меня и набрала номер телефона своей подруги.
– Моя конюшня переполнена, – сказала Эмили в трубку. – Ты не взяла бы у меня лишних лошадок на недельку-другую? Вообще-то, всего одного жеребца. Так можешь? Отлично! Кто-нибудь из моих конюхов завтра приедет к тебе на нем. Кличка? О, зови его просто Бобби. Держи его наготове, он должен участвовать в скачках. Потом пришлешь мне счет. Как твои детки?
Еще две-три дежурные в таких случаях фразы – и Эмили положила трубку.
– Ты поедешь к этой женщине, – сказала она. – Считай, что один фокус удался.
– Ты просто чудо.
– Согласна. Где ты ночуешь?
– Найду в Ламборне какую-нибудь комнатушку.
– Тебе лучше не афишировать свое присутствие здесь. Не забывай, что ты прожил в этом доме шесть месяцев, и люди знают тебя. И венчались мы с тобой не где-нибудь, а в Ламборнской церкви. Не надо, чтобы о нас сплетничали и говорили, что ты опять вернулся ко мне. Можешь спать вот на этом диване, и никто тебя не увидит.
– А может, в твоей постели? – брякнул я вдруг и сам удивился этому.
– Нет.
Я не пытался переубедить Эмили. Вместо этого позвонил матери и сказал, что сегодня не приду ночевать, но завтра, я надеюсь, появятся хорошие новости для Айвэна. Потом я позвонил Джеду Парлейну в Шотландию.
– Как ты там? – с беспокойством спросил он.
– Да ничего, верчусь. – Я имею в виду... На всякий случай я свозил полицейских в твою хижину. Там все вверх дном.
– Ну, в общем... пожалуй...
– Я дал им твои рисунки. Пока что никто не жаловался в полицию ни на каких окрестных грабителей.
– Ничего удивительного.
– Сам хочет увидеться с тобой, как только ты вернешься. Он сказал, чтобы я встретил тебя с поезда и привез прямо к нему. Когда ты возвращаешься?
– Если повезет, то завтра, ночным «Хайлэндером». Я дам тебе знать.
– Как сэр Айвэн?
– Неважно.
– Затянулась его болезнь. Жаль.
Когда я положил трубку, задумавшаяся о чем-то Эмили сказала:
– С первой партией лошадей я, как обычно, пошлю своего главного конюха, но скажу ему, чтобы Гольден-Мальта он не брал. И еще скажу, что Гольден-Мальта надо отправить к ветеринару. Надобности в этом, откровенно говоря, нет, но мои конюхи привыкли не задавать лишних вопросов и в споры со мной не вступают.
«И никогда не вступали, это уж точно», – подумал я. Эмили тренирует победителей, конюхи преуспевают и, опасаясь потерять место, беспрекословно выполняют все ее требования. А может, и просто по-человечески любят.
Эмили, как всегда, составила план на завтра. Она определила, какому конюху выезжать на какой лошади, и наметила вывести первую партию из двадцати лошадей в семь часов утра. Потом Эмили расписала порядок выхода второй партии – после завтрака. И наконец, подготовила указания, касающиеся оставшихся лошадей. У Эмили работало около двадцати конюхов – мужчин и женщин и, кроме того, два секретаря, горничная и дворник. Ветеринары приезжали по вызовам, рабочие привозили сено и другие корма и убирали навоз. В офисе у Эмили то и дело звонил телефон, с полной нагрузкой работал компьютер, принимая и отправляя информацию. Работы хватало всем.
В свое время я был втянут в этот деловой круговорот как шеф-повар, курьер и вообще мальчик на побегушках. И хотя я делал все, что было в моих силах (и порой вполне успешно), удовлетворения не было. Моя внутренняя жизнь замерла. Бывало, я начинал сомневаться в самом себе, и тогда страсть к живописи казалась мне самообманом, а вера в то, что у меня есть пусть не талант, но хотя бы какие-то способности, – иллюзией. Не лучше ли, думал я в такие дни, отказаться от того, к чему я стремлюсь, и навсегда остаться в адъютантах у Эмили, как она того хочет.
Эмили опустила листок с распоряжениями для главного конюха в почтовый ящик, укрепленный сбоку от задней двери, и вывела двух своих лабрадоров на вечернюю прогулку. Она обошла с ними вокруг конюшен, еще раз проверив, все ли в порядке. Потом вернулась, свистом позвала к себе собак и заперла двери на ночь.
Как все это было мне знакомо! Кажется, никаких перемен в жизни Эмили за эти пять лет не произошло.
Эмили дала мне два пледа, чтобы я не мерз ночью на своем диване, и холодно произнесла:
– Спокойной ночи.
Я обнял ее, ожидая, что за этим последует.
– Эм, – сказал я.
– Нет, – отрезала она. Я поцеловал ее в лоб и прижал к себе. – Ох, – вздохнула она. – Вот пристал. Ладно, будь по-твоему.