По рукоять в опасности - Страница 32

– Но это же чушь!

– А люди верят ей.

– Ты ведь никогда не бывал на заводе. Во всяком случае, уже несколько лет.

– Несколько лет, – согласился я.

– Одно я знаю твердо, – сказал дядя Роберт, – кубок унес с завода сам Айвэн, за день до сердечного приступа. Он говорил мне, что чувствует себя скверно, что очень огорчен и угнетен. Его фирма аудиторов – как его там звать-то, этого малого... Толлрайт, кажется, – предупреждала его, что он на грани потери всего своего состояния. Но ты знаешь Айвэна... Он боялся и за своих работников, что они потеряют работу, и за себя, что потеряет лицо и лишится доверия. Он очень серьезно относится к своему титулу и к членству в Жокейском Клубе... Он не вынесет, если вся его жизнь завершится такой неудачей.

– Но он в этом не виноват.

– Он назначил Нормана Кворна финансовым директором и теперь не верит своим собственным суждениям о людях. Айвэн взваливает слишком много вины и ответственности на свои собственные плечи.

– Да.

– Видя перед собой призрак банкротства и позора, он просто решил сохранить хотя бы кубок. Тоска и огорчение надломили его, он сам так сказал. Тоска и огорчения. Бедный Айвэн.

– Он унес кубок в Кресчент-парк? – спросил я. – И вы оттуда забрали его?

Дядя Роберт усмехнулся:

– Айвэн сказал, что боится, как бы кубок не стал в Кресченте таким же доступным, как и на пивоваренном заводе. Его заботило, чтобы кубок не был включен в имущество несостоятельного должника и чтобы не оставалось никаких следов в бумагах, чего-то вроде зафиксированного хранения в подвале банка, ну он и оставил кубок... Ты, конечно, будешь смеяться... Он оставил эту ценность в картонной коробке в гардеробе своего клуба под надзором швейцара.

– Черт побери!

– Я забрал эту коробку с кубком оттуда. Спасибо швейцару. Потом я привез кубок сюда. Мы ехали вдвоем с Джеймсом, как обычно, ты знаешь. Семья, конечно, всполошилась.

Джеймсом звали старшего сына дяди Роберта, его наследника.

– Я не сказал Джеймсу, что мы везем. – Сам внимательно наблюдал за мной, ожидая, что я скажу на это. Я не сказал ничего. – Джеймс не понимает, что значит слово «тайна».

Джеймс, добродушный малый, любил поболтать. Жизнь казалась моему кузену скорее всего веселой шуткой. У него были миловидная жена и трое весьма необузданных детишек.

– Сейчас они все на яхте, – объяснил мне Сам, – вернутся, когда начнутся занятия в школе.

Дядя Роберт и я вышли из столовой и медленно обошли кругом все древнее сооружение. Роберту нравились такие прогулки. Наши ноги бесшумно ступали по съеденной овцами траве.

– Я спросил у Айвэна, сколько может в настоящее время стоить «Золотой кубок короля Альфреда», – сказал дядя Роберт. – Каждый склонен видеть в этом кубке бесценное сокровище, но это, конечно, не то, что рукоять церемониальной шпаги принца Карла-Эдуарда Стюарта.

– И что сказал Айвэн? Какую цену он назвал?

– Он сказал, что кубок – это символ, а у символа не может быть цены.

– Мне кажется, он прав.

Некоторое время мы шли молча, а затем дядя Роберт снова заговорил:

– Я сказал Айвэну, что хотел бы оценить кубок. Если он собирается передать мне его на хранение, то должен же я знать, сколько этот кубок стоит.

– Он согласился?

– Он очень разволновался и заявил, что навсегда потеряет кубок, если я отнесу такую вещь к какому-нибудь авторитетному оценщику, потому что «Золотой кубок короля Альфреда» хорошо известен коллекционерам. От волнения Айвэн начал даже задыхаться. Мне пришлось заверить беднягу, что я не покажу кубок такому оценщику, который мог бы узнать его.

– Однако никто, кроме настоящих знатоков, не сумеет назвать вам истинную цену, – сказал я.

Дядя Роберт улыбнулся. Мы обошли южный угол замка и теперь шли навстречу ветру.

– Сегодня во второй половине дня, – сказал Дядя Роберт, повысив голос, – мы все узнаем.

* * *

Оценщик, которого пригласили в замок, был не аукционер и не ювелир. Он оказался худенькой восьмидесятилетней старушкой, бывшей преподавательницей английского языка из Университета Святого Эндрю доктором Зоей Ланг, за именем которой следовал подобный хвосту кометы перечень заслуг.

Дядя Роберт объяснил мне, что встретил ее на каком-то торжественном вечере или приеме, и когда эта интеллигентная женщина, сразу же подавляющая вас эрудицией, прибыла в замок, дядя сделал неопределенный жест рукой в мою сторону и представил ей меня:

– Ал, один из моих многочисленных племянников.

– Как поживаете? – вежливо спросила доктор Ланг, крепко пожав мне руку своей костлявой ладошкой и пристально глядя куда-то мимо меня. – Холодный сегодня денек, вы не находите?

Сам завел обычный в таких случаях светский разговор и повел нас в столовую, где со всей возможной любезностью усадил гостью за стол.

– Ал, – обратился он ко мне, – в буфете, справа от шкафчика, ты увидишь коробку. Принеси ее и поставь сюда, на стол, хорошо?

Я быстро нашел и принес большую коричневую картонную коробку, всю оклеенную липкой лентой. Бросались в глаза крупные, от руки написанные черные прописные буквы: «КНИГИ. СОБСТВЕННОСТЬ СЭРА А. ВЕСТЕРИНГА».

– Вскрой коробку, Ал, – как-то нарочито спокойно произнес Сам. – Посмотрим, что там внутри.

В глазах у доктора Зои Ланг я заметил вежливый интерес, но не более того.

– Должна еще раз предупредить вас, лорд Кинлох, – сказала она, чисто по-шотландски произнося слова, – что в Англии почти не сохранилось значительных произведений золотых дел мастеров девятого века. Я все делала так, как вы того хотели, и сохранила вашу просьбу в тайне, в чем не было необходимости, так как меньше всего вы хотите, я уверена, быть смешным.