По рукоять в опасности - Страница 41

К оглавлению

– Мягкие, приятные тона?

– Действующие на подсознание. В среду – неяркий, практичный темно-синий костюм. Деловито, но не слишком.

– Дай Бог, чтобы это помогло.

– В самом деле... – В ее голосе появилась неуверенность. – В этом есть что-то странное...

– В чем?

– В счетах пивоваренного завода. Вот оно что!

– Что именно там странного? – спросил я.

– Не знаю. Не могу точно сказать. Как будто ощущаешь какой-то запах, но не можешь определить, что это. – Вы пугаете меня, – сказал я.

– Не волнуйтесь. Возможно, все гораздо проще, чем кажется.

– Я верю вашему чутью. Она вздохнула:

– Тобиас Толлрайт представил данные аудиторской проверки. На него можно положиться. Если бы что-то было не так, он заметил бы это.

– Не спугните кредиторов, – взмолился я.

– Их интересует только будущее – возврат их денег. То, что тревожит меня, – она перешла на полушепот, – в прошлом. Теперь я буду думать об этом перед тем, как заснуть, удачные решения часто приходят в голову ночью, во сне.

Я пожелал ей плодотворных сновидений и, сидя в своей заливаемой дождевыми струями машине, понял, как мало у меня знаний, чтобы ответить на те вопросы, которые встают один за другим. Приходится во многом, слишком во многом полагаться на Тобиаса Толлрайта, Маргарет Морден и Юнга (Аттли).

Мое дело – живопись. Я хотел заниматься своим делом.

Меня тянуло к нему с неодолимой силой, рождаемой сплавом воображения с физическим стремлением почувствовать в своих руках краски. Такое состояние овладевало мною всякий раз, когда возникший замысел казался достойным осуществления: таинственное, необъяснимое побуждение не давало мне покоя, побуждение, которое можно назвать творческим началом. И неважно, стоил ли результат того, чтобы стремиться к нему, или нет.

В хижине меня ждал мой старый друг мольберт и новые краски, привезенные из Лондона, и мне пришлось сурово напомнить себе, что необходимо сделать еще два телефонных звонка, прежде чем зажигать новую лампу (купленную в магазине для туристов) и готовить к утру холст.

Натянуть ткань на подрамник. Три раза загрунтовать гипсом, чтобы получилась хорошая поверхность, дать грунту высохнуть. Затем положить на него серую краску, смешанную с титановыми белилами. Набросать рабочие эскизы. План. Сон. Мечту.

Я позвонил матери.

Айвэну не стало лучше, но не стало и хуже. Он согласился переговорить с какой-то женщиной или с кем-то еще о спасении пивоваренного завода, но по-прежнему хочет, чтобы я действовал от его имени, пока сам он не соберется с силами.

– Хорошо, – сказал я.

– Больше всего сейчас беспокоит нас Сэртис, – сказала мать.

– Сэртис? А в чем дело?

– Он ведет себя как параноик. Он бесит Пэтси. Впрочем, ее бесит все, что угодно. Я хочу, чтобы ты вернулся сюда, Александр. Ты единственный, кто никого не запугивает и не третирует.

– А Пэтси разве третирует и запугивает Айвэна?

– Да, ужасно, но он не может этого понять – или не хочет. Он сказал Оливеру Грантчестеру, что намерен сделать приписку к своему завещанию, а Оливер, кажется, сообщил об этом Пэтси, и та теперь настаивает, что должна знать содержание этой приписки, но Айвэн и мне ничего не говорит. Ах, дорогой мой, как все это тяжело для Айвэна! Пэтси, в сущности, живет здесь, она то и дело вертится возле Айвэна.

– А Сэртис? Почему ты назвала его параноиком?

– Он утверждает, что его повсюду преследует какой-то бритоголовый субъект. – Что? – спросил я севшим от удивления и неожиданности голосом.

– Я знаю, это чушь и бред. Никто больше, кроме Сэртиса, не видел этого бритоголового. Сэртис говорит, что бритоголовый исчезает, когда он, то есть Сэртис, оказывается в окружении других людей. Пэтси очень зла на него. Я так хочу, чтобы они не торчали все время в нашем доме. Айвэну нужны покой и тишина. Возвращайся, Александр, прошу тебя.

Голос матери звучал непривычно, так много мольбы было в нем. Слишком многие люди хотят слишком многого. Я понимал, что им нужен кто-то, чтобы решать их проблемы, – проблемы Айвэна, моей матери, Тобиаса, Маргарет, даже моего дяди Роберта, – но я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы делиться ими со всеми этими людьми.

Я хотел заниматься живописью.

– Я скоро вернусь, – сказал я матери.

– Когда?

О небо, подумал я и промямлил:

– В среду ночью. Потом я позвонил Джеду.

– В замке страшный переполох, – сказал Джед.

– Из-за чего?

– Энди, юный внук Роберта, удрал с «Золотым кубком короля Альфреда».

ГЛАВА 7

Я не удержался от смеха.

– Да, разумеется, – сказал Джед. – Я так и думал, что это очень смешно.

– Но как все это случилось?

Оказалось, что вскоре после возвращения Роберта и его гостей в замок на шотландский вечерний чай с горячими лепешками и кое-чем покрепче неожиданно, без предупреждения, явилась с новым визитом Зоя Ланг и привезла с собой эксперта по драгоценным камням. Ей не давала покоя мысль, объяснила доктор Ланг, что данная ею оценка кубка короля Альфреда была неполной.

Роберт, доктор Ланг, ювелир и гости все вместе вошли в столовую, так сказать, в поисках истины.

Из буфета извлекли картонную коробку и вынули из нее копии томов Диккенса, потом черную кожаную коробочку, раскрыли ее и... ничего не увидели внутри, на белой атласной подкладке.

Мой кузен Джеймс, успевший проводить семью до Глазго и вернуться обратно в замок, сразу же заявил, что спустит шкуру со своего старшего сына, ибо исчезновение кубка – дело рук Эндрю, но космический страж в этот момент был недосягаем для отца, так как ехал со своей матерью в школу закрытого типа, а в машине у матери телефона не было.