– Ладно, пусть будет по-вашему...
– Завтра можешь вернуться к своим краскам.
Я смиренно взялся за завтрак. Принято считать, что старинные феодальные взаимоотношения и повинности ушли в прошлое и больше не существуют, но на самом деле это не так. Свобода диких гор, которой я так дорожил, была подарком от моего дяди Роберта. Я должен был хранить преданность ему, предписанную моим происхождением и усиливаемую тем, что дядя был благосклонен ко мне. Кроме того, я и сам очень любил дядю Роберта.
Он пожелал узнать, чем я занимался на юге, и заставил меня подробно рассказать ему обо всем. Я добросовестно поведал о приписке Айвэна к завещанию, о россказнях Пэтси и Оливера Грантчестера, о найденном теле Нормана Кворна и моей потасовке с Сэртисом во дворе у Эмили.
– Отсюда следует, что Сэртис – опасный дурак, – подвел итог моему рассказу дядя Роберт. – Это первое. А второе – где деньги пивоваренного завода?
– Аудитор не может найти их.
– А ты мог бы? – спросил дядя.
– Я? – Моему удивлению не было границ. – Бухгалтер и специалист по делам о банкротстве говорят, что это невозможно. И вдруг я, можно сказать, профан в области международных трансфертов, возьму да найду! Да я даже не знаю, с чего начинать!
– А вдруг тебе повезет?
– Но я не имею доступа...
– К чему? – спросил дядя Роберт.
– Ну... к чему бы то ни было, что осталось от дел Нормана Кворна на пивоваренном заводе.
Дядя Роберт наморщил лоб:
– А там до сих пор что-нибудь осталось?
– Если бы драконы не стояли на страже, я заглянул бы в шкатулку.
– Драконы?
– Пэтси и этот исполнительный директор, Десмонд Финч.
– А ты подумай, может, они сами хотят найти деньги.
– Только без меня.
– Эта женщина опасна, – сказал дядя, имея в виду Пэтси.
Я рассказал дяде Роберту о дружеском вечере, проведенном мною с Айвэном, и дядя заметил, что мой отчим, похоже, оказался, наконец, во власти своих глупых чувств.
– Он хороший человек, – возразил я. – Если бы ваш сын Джеймс годами твердил бы вам, что я всеми правдами и неправдами стараюсь влезть к вам в доверие из-за вашего завещания, поверили бы вы ему?
Сам долго думал, прежде чем признал, что, возможно, и поверил бы.
– Пэтси боится потерять любовь отца, – сказал я, – а не только наследство, которое останется после него.
– Она рискует получить как раз то, чего боится.
– Да, это беда многих людей, – согласился я. После завтрака мы с дядей обошли вокруг замка
и его флигелей – для Самого такая прогулка превратилась в своего рода ритуал. Уже возвращаясь обратно, мы увидели недалеко от входных дверей дома, который теперь занимало дядино семейство, маленький белый автомобильчик, и лицо дяди Роберта нахмурилось.
– Опять ее черти принесли!
– Кого?
– Да эту мадам Ланг. Она буквально поселилась у меня на пороге. Зачем я только предложил ей в любое время приезжать сюда без приглашения?
Сам, возможно, и огорчался приезду Зои Ланг, а я был рад возможности еще раз увидеться с ней. И вот она выбралась из машины, и с нею вместе, но, как казалось мне, существующие сами по себе, явились ее восьмидесятилетние морщины. Доктор Зоя Ланг собственной персоной непоколебимо встала на нашем пути.
– Она теперь заодно с администрацией, – тихо сказал мне Сам. – Да что там – заодно! Они во всем слушаются ее! На прошлой неделе она как-то сама себя назначила главным хранителем исторических ценностей замка... и, как ты думаешь, что для нее важнее всего?
– Рукоять, – сказал я.
– Рукоять, – подтвердил дядя Роберт и, когда мы были совсем близко от белой машины, сказал уже громче: – Доброе утро, доктор Ланг.
– Лорд Кинлох. – Она пожала руку дяде Роберту, а потом окинула меня быстрым взглядом, затрудняясь, видимо, вспомнить мое имя.
– Мой племянник, – сказал Сам.
– Ах да. – Она снова протянула руку, теперь уже мне. Ее рукопожатие было небрежным. – Лорд Кинлох, я приехала, чтобы обсудить вопросы, касающиеся выставки сокровищ Шотландии, планируемой в связи с Эдинбургским фестивалем в следующем году...
Сам с безупречной учтивостью ввел гостью на сей раз не в столовую и не в свой кабинет, а в большую гостиную, где теперь находилась лучшая часть его мебели. Доктор Ланг задержала взгляд на двух французских комодах. В этом взгляде восхищение их красотой и мастерством, с которыми они были сделаны, смешивались с недовольством, что такие прекрасные вещи принадлежат не всей нации, а лишь одному ее представителю. Позднее доктор Ланг сказала, что, по ее мнению, эти комоды должны быть включены в число выставочных экспонатов, несмотря на то, что купил и ввез их в Шотландию в девятнадцатом веке граф Кинлох, обладавший хорошим вкусом.
Дядя Роберт предложил гостье херес. Доктор Ланг выразила согласие.
– Ал? – спросил дядя.
– Не сейчас.
Сам понял вежливый намек.
– Летящий орел, – сказал он бодро, – будет выглядеть величественно на выставке сокровищ Шотландии.
Прекрасная скульптура «Летящий орел» стояла в главном зале замка. На крыльях птицы, втрое превышающей натуральную величину, блестела позолота. Эти крылья распростерлись так, будто сказочный орел вот-вот опустится на шар, лежащий у его ног. Перевозка скульптуры на Эдинбургскую выставку потребовала бы очень осторожного обращения и применения подъемных устройств. Сам высказал замечание (бестактное), что смотрители замка до сих пор сохранили этого орла лишь потому, что скульптура слишком тяжела для воров.
– Мы будем настаивать на том, чтобы взять на себя надзор за рукоятью Кинлоха, – жестко сказала доктор Ланг.