По рукоять в опасности - Страница 68

Если это те четверо бандитов...

Они не станут искать и ловить меня в горах, но могут снова вломиться в мой дом.

Могут уничтожить мою картину.

Я чувствовал себя так, словно оставил в хижине беззащитного ребенка. Единственного, спящего, беспомощного. Что делать? Как быть, если они уничтожат портрет Зои Ланг?

Прошла целая вечность, пока винт вертолета перестал вращаться и замер. Вот открылась боковая дверца, из вертолета спрыгнул на землю человек. Сверху он казался мне совсем маленьким.

Больше не показывался никто.

Этот человек огляделся вокруг себя и удалился от вертолета, скрывшись у меня из виду. Я догадался, что он направился к двери хижины. Но вот он появился снова, подошел вплотную к вертолету и заглянул в него. Кажется, говорил о чем-то с тем или с теми, кто сидел внутри. Потом, очевидно, чем-то очень недовольный и раздосадованный, он подошел к краю плато и взглянул вниз, в сторону автомобильной дороги.

Мне показалось, что я узнал его, когда он снова возвращался к вертолету. Да, конечно, я не мог ошибиться – эти знакомые плечи! У меня отлегло от сердца, будто камень свалился с души.

Джед, подумал я, это Джед.

Приведя свою волынку в состояние «боеготовности», я набрал полные легкие воздуху и наугад сыграл несколько нот.

В ясной тишине утра Джед сразу услыхал мою волынку, стремительно повернулся лицом в сторону гор и прикрыл рукой глаза от солнца. Я встал на ноги и помахал Джеду рукой. Через несколько секунд он заметил меня, поднял руку и дал мне знак скорее спускаться вниз.

Кажется, плохие новости, подумал я. Неспроста Джед прилетел на вертолете.

Я заспешил. Меня подгоняла тревога.

– Черт побери! Где ты пропадаешь? – спросил Джед, когда я уже мог его слышать. – Мы битый час не могли до тебя дозвониться.

– Доброе утро, – сказал я.

– Ох, не такое уж оно доброе, – вздохнул Джед. – Зачем, ты думаешь, мы снабдили тебя мобильным телефоном?

– Ну, не затем же, чтобы таскать его с собой в горы. Что случилось?

– Э-э-э... – начал Джед, подыскивая слова.

– Ну, говори же, говори!

– Сэр Айвэн... У него опять случился сердечный приступ.

– Не может быть! Ему плохо?

– Он умер.

От неожиданности я оцепенел.

– Он не мог умереть. – Глупее этого сказать было, кажется, уже нечего. – Ему же в последнее время стало лучше.

– И все же...

Смерть Айвэна поразила меня своей неожиданностью. За эти три недели я очень привязался к нему.

– Когда это случилось? – спросил я.

– Вчера вечером. Хотя точно не знаю. Твоя мать позвонила Роберту часов в шесть. Она сказала, что ты дал ей номер своего телефона, но дозвониться до тебя не удается.

– Я позвоню ей, прямо сейчас, – сказал я, сам не зная, надо ли это делать.

– Сам велел сказать тебе, что дочь сэра Айвэна перехватывает все звонки и не дает ему вторично переговорить с твоей матерью. Сам говорит, что она там теперь всем командует и договориться с ней ни о чем нельзя. Вот он и велел мне немедленно прилететь за тобой на вертолете, и чтобы ты сразу же вылетел в Эдинбург, а оттуда – первым же самолетом на юг. Сам уверен, что ты сумеешь разобраться с Пэтси Бенчмарк.

Дядя Роберт был прав.

Мы с Джедом вошли в хижину. Джед, показалось мне, на миг застыл от удивления, увидев портрет Зои Ланг, но согласился снова забрать его для безопасности к себе и обернул простыней, а потом отнес в джип. Туда же он отнес мою волынку и кое-что еще. Сам я тем временем приготовил все необходимое в дорогу. Мы вышли из хижины, и я запер дверь на замок.

– Джед, – сказал я, – Джед... – Слова застревали у меня в горле. Слишком многим я был обязан ему...

Впрочем, и не надо было никаких слов. Джед помахал рукой, глядя вслед поднимавшемуся вверх вертолету, и только после этого сел в джип и поехал к себе.

ГЛАВА 11

Мать плакала.

Я обнял ее и крепко прижал к себе. Она вздрагивала, еле слышно всхлипывая.

Рыдала ли она когда-нибудь вот так, когда умер ой отец? Может быть, измученная необходимостью целыми днями сохранять невозмутимое спокойствие на людях, ночами, оставшись одна, она давала волю слезам? Не знаю. Я был тогда еще слишком молод и не знал, чем утешить ее, сам убитый горем.

Но и сейчас, в силу многолетней привычки, мать уже через полчаса взяла себя в руки. Движения ее стали строги, она припудрила лицо и – во всяком случае, если не мне, то окружающим – показалась олицетворением спокойствия и выдержки.

Покойного Айвэна уже увезли из дома.

Совладав с собой, мать рассказала мне, что вчера вечером, когда они легли спать, она услышала крик Айвэна и нашла его лежащим на ступеньках лестницы.

– Ему было так плохо...

– Не надо, – сказал я. – Не говори больше ничего.

Но мать снова заговорила, не сразу, с трудом, иногда надолго умолкая.

Она была в ночной рубашке, Айвэн – в пижаме. Как он оказался на лестнице? Этого мать не знала. Может быть, шел на кухню? Но возле постели у него на подносе стоял стакан с водой. Он так и не сказал, зачем вышел из своей спальни. Ему было трудно дышать, он задыхался, как будто куда-то спешил. Но куда и зачем мог он спешить в одиннадцатом часу ночи?

Айвэн произнес только: «Вив... Вивьен...» Я сжал руку матери.

– Я любила его, – сказала мать.

Я знаю.

Мы с матерью долго сидели молча. Потом она сказала, что ей было очень страшно. Они отпустили Вильфреда на ночь и даже сказали ему, что он может быть свободен и больше не приходить. Ведь Айвэн почти уже совсем поправился. Вильфред оставил коробку с лекарствами на столике возле постели Айвэна, и мать кинулась за ними. Она положила крохотную таблетку нитроглицерина под язык Айвэну и, хотя он старался удержать мать возле себя, побежала звонить по телефону и, к своему удивлению, застала Кейта Роббистона дома. Он сказал, что немедленно вышлет к Айвэну машину «скорой помощи».